Продукты, разложенные на блюде, напоминают натюрморт, написанный Сальвадором Дали.

– Вторая подача! – объявляет Рамбан, сразу после того, как я успел лишь ковырнуть «Гордыню» вилкой. – Это блюдо носит название «Алчность» – оно выполнено из пищевого золота высшей пробы.

На золоченом блюде, представшем перед нами, возвышается переливавшаяся золотыми бликами скульптурная группа, которая изображает дюжину облаченных в туники людей разного пола и возраста. Все они склонились перед стоящим на постаменте тельцом.

– Этим можно не только любоваться – это можно есть! – Хозяин ресторана перерубает хребет золотому тельцу, и на блюдо вытекает багровый ягодный соус, в котором тонут коленопреклоненные фигурки.

– Очень мило! – говорю я, не прикасаясь к приборам. Пока этот ужин больше напоминает показ мод, чем прием пищи.

Тем временем официант уже вкатывает в зал тележку с третьим блюдом, которое носит название «Ярость». Он демонстрирует нам ярко-красное варево под крышкой, затем щелкает зажигалкой, и над котелком вспыхивают языки пламени. Рамбан сообщает, что это жаркое приправлено самыми острыми сортами перца в мире: кайенским, кампотским, карибским хабанеро, а также сортом «Скорпион Тринидада», и предлагает добавлять табаско по вкусу. Я воздерживаюсь и от «Ярости».

Следующее блюдо носит название «Похоть» и представляет собой собрание афродизиаков, выложенных на теле обнаженной женщины, в которой я узнаю Дженну. Красная и черная икра, устрицы в раковинах, тонко нарезанный имбирь, всевозможные специи, а также черный шоколад. Взяв устрицу с лобка Дженны, Рамбан с удовольствием ее проглатывает.

За «Похотью» следует угощение, которое хозяин ресторана рекомендует как коронное блюдо заведения, – «Чревоугодие». Четверо официантов вкатывают зажаренного на вертеле быка, обложенного различными гарнирами. Его рога выкрашены золотой краской, а на кольце, вдетом в ноздри, болтается связка красных перчиков. Как и раньше, я воздерживаюсь от дегустации, несмотря на уговоры Рамбана.

– Вижу, вы уже немного перебили голод, мой дорогой, – иронично обращается ко мне Паоло. – Значит, пришло время для следующего блюда, которое носит название «Лень».

Он хлопает в ладоши, но официант с тележкой не появляется. Я с недоумением смотрю на Рамбана.

– Чтобы попробовать это блюдо, гость должен сам отправиться за ним на кухню, – с усмешкой сообщает он. – Но раз мой гость слишком ленив для этого, придется мне.

– Я могу сходить, – поднимаюсь я со стула.

– Забыл сказать, Золтан, прежде чем принести это блюдо, ты должен его приготовить. А прежде чем ты его приготовишь, тебе придется придумать рецепт. А прежде чем…

– Сдаюсь, – смеюсь я, усаживаясь обратно. – Видимо, я и правда ленив. Может, перейдем к следующему блюду?

– Не возражаю, – отвечает устроитель ужина. – Седьмая подача – десерт «Зависть»!

После очередного хлопка в ладоши к нашему столу приближаются два официанта, ставят перед нами по блюду и одновременно снимают с них крышки. Я вижу, что перед Паоло красуются многоярусные пирожные, украшенные глянцевыми фруктами, в то время как моя тарелка оказывается пуста.

– Благодаря особому оптическому эффекту каждому из гостей кажется, что он остался без десерта, – поясняет Рамбан. – На самом же деле никто не обделен. Попробуй свой десерт, Золтан!

Взяв в руку вилку, я прикасаюсь ею к невидимому блюду, и она действительно входит во что-то плотное. На тарелку падает вишенка с пирожного. Пробую. Мои рецепторы ощущают все оттенки сладкого.

– Остались ли еще грехи, которые мы с тобой не отведали? – спрашивает радушный хозяин.

Семь блюд – семь смертных грехов? Кажется, все на месте.

– Что ж. Тогда настало время вынести последнее, самое главное блюдо. Угадаешь какое?

– Нет. – Я пожимаю плечами.

– «Искупление», мой дорогой.

Свет в ресторане гаснет, а за ним гаснут и мониторы. Освещенным остается только пятно посреди зала, в которое четыре официанта вкатывают накрытый багровой парчой столик на колесах. Спустя минуту там появляется фигура, одетая в черный балахон. Свет падает на лицо человека в балахоне, и я вздрагиваю от изумления, узнав знакомые черты. Это тот самый Старейшина из наркотического «трипа» на вечеринке у Марка! Что здесь происходит, черт возьми?

Старейшина смотрит на нас с Рамбаном, а потом резким движением срывает со столика парчовую ткань. Нашим глазам предстает обнаженная… Катрин. Она лежит спиной к нам на боку в красивой позе, подогнув одну ногу и запрокинув руку за голову, подобная греческой статуе. До меня начинает доходить абсурдность происходящего. Что это за странный ужин, где на десерт подается обнаженная дочь нашего босса? Хотя почему-то я не уверен, что это она… Слишком европейская внешность. Более того, я убежден, что ее имя сейчас… Изабел.

– Это очередное блюдо? – пытаюсь пошутить я.

– Вовсе нет. – Рамбан серьезен и торжественен. – Это – очищение от всех отведанных тобой блюд, засоривших твой организм скверной вины и раскаяния. Но готов ли ты принять очищение?

– Стоп, стоп… – Я пытаюсь протестовать, пока в моем мозгу просыпается что-то, похожее на осознание. – Паоло, давай по порядку.

– Пойми главное. Тот, кто способен принести в жертву любимого человека, ожидает такой же готовности от принимающего жертву. Абсолютной готовности. Абсолютной верности.

В ответ на его слова девушка ложится на спину, а Старейшина заносит руку со сверкающим ножом. Я пытаюсь крикнуть, но издаю лишь неразборчивое мычание. Я пытаюсь вскочить, но ноги не слушаются меня – я неподвижно застыл, неспособный на малейшее движение. Рука Старейшины начинает движение вниз.

– Мунин! – кричу я про себя, рисуя в голове образ черной остроклювой птицы.

В тот же миг раздается хлопанье крыльев, и на мое плечо опускается ворон Игги Бьольверка. Мир раскалывается и замирает, появление ворона будто высвобождает меня, я бросаюсь к девушке… и просыпаюсь в своей собственной постели.

Я лежу в темноте квартиры, пытаясь нащупать внутри себя ощущение абсолютной реальности недавнего сна. Но был ли это мой сон? Припоминаю детали. Я отчетливо помню вкус десерта… несмотря на то что я всю жизнь сторонился сладкого. Но во время этого трипа я его пробовал – по своей ли воле? Или кто-то, чьему воображению я подчинялся, как это было в лесу, не знал обо мне таких мелких подробностей?

В одном я был уверен: по чьей бы воле я ни действовал в этом сне, прекратил его я по своей собственной.

Мы встречаемся с Линн в баре на границе промзоны и торгового кластера. Этот район давно облюбовала неформальная молодежь, и пятничным вечером в заведении полно странного вида юношей и девушек. Есть здесь компьютерные гики в футболках с дурацкими надписями, малолетние оторвы с неоновым пирсингом на пол-лица, киберфаны с имплантированными гаджетами, угрюмые некротики в черных балахонах и разношерстные представители других субкультур, мною неопознанных. Бар переполнен, и нам только чудом удается найти столик у окна, из которого открывается вид на испещренную граффити заводскую стену и группу подростков в ярких майках, закидывающихся электронными наркотиками с планшета. Татуированная официантка весом в центнер приносит нам пару коктейлей бирюзового цвета. Линн кажется погруженной в свои мысли.